Путину уже не до наступления. Порошенко своим указом о приостановлении финансирования оккупированных территорий фактически вынес Путину приговор, и теперь ситуация в Кремле приобретает совершенно неожиданный поворот.
Ведь на шее у президента России теперь висит не только 40-тысячная армия вторжения, которую нужно кормить, одевать и обогревать, а также хоронить. У него на шее более 2-х миллионов жителей сепаратистского региона с разрушенной инфраструктурой в предверии холодов, а также новый автоматический виток санкций, который просто Россию доконает.
Об этом пишется в частности на страницах издания “Новое Время”:
“Москва оказалась перед выбором: либо признать ДНР, ЛНР и ворох группировок помельче, взяв на свое содержание регион с несколькими миллионами жителей, либо свернуть проект ”Новороссия” и объявить местных жителей украинцами, бросив зимовать самостоятельно. Кремль попал в ситуацию классической “вилки”, когда оба варианта хуже. Первый грозит новыми санкциями, окончательным демонтажем отношений с Западом, а также гигантскими расходами на пенсии, зарплаты и восстановление инфраструктуры Донбасса. При падающих ценах на нефть, дырявом бюджете и уже работающих санкциях – это коллапс экономики РФ.
Второй, с учетом наступивших морозов и нехватки на востоке даже еды, чреват колоссальной гуманитарной катастрофой, которую не получится “спихнуть” на Украину: Киев готов помогать и платить тем, кто поднимет сине-желтый флаг. Кроме того, второй вариант – это то самое “предательство Новороссии”, о котором пока лишь тихо шипят на “имперских” сайтах. Реализация этого сценария отвернет от российского режима ядро его поддержки – массового потребителя пропагандистского телепродукта.”
Согласно секретному докладу, который положили на стол Путина, ситуация в кремлевской “новороссии” требует немедленных вложеный в миллиарды долларов, а также несколько тысяч специалистов по восстановлению инфраструктуры и гумманитарными конвоями здесь не обойдешся, – более двух миллионов человек нужно кормить, при том, что все, что попадает на эту территорию еще по пути разворовывается всевозможными бандами. Плюс ко всему необходимо создавать внутреннюю буферную зону между боевиками и территорией России, поскольку уже сейчас имеются случаи проникновения банд из Донецка на территорию российских регионов с оружием. Причем этим банды занимаются тем же, чем у себя на родине – грабежами и даже нападениями на милицию.
В целом можно сказать, что после 17-го декабря Путину уже не до расширения “новороссии” или пробития всяких там коридоров. Ему следует думать, как отгородиться от Донбасса, а еще лучше – куда бежать весной 2015 года.
Виктор Шевчук
Пока в "освобожденном" #Донецк'е дети патриотически прячутся в подвалах, в Харькове облагораживают школу и поют гимн
Таня. Ровеньки.
Если завтра война?
Россию исключили и из 20ки. Хуже того, Пу не сможет теперь вообще вести никаких международных дел, ибо утратил внешнеполитическую легитимность. Это сделано "западными партнерами" в дополнение к экономическим санкциям, которые вместе с низкими ценами на нефть, должны изменить агрессивную политику Пу.
Дальше...
На данный момент Путин уже не нужен никому - ни мировому сообществу, ни российским элитам. С точки зрения мирового сообщества, человек, который постоянно врет, попирает международное право, шантажирует мир глобальным ядерным конфликтом не является договороспособной персоной. Но и с точки зрения российской элиты Путин потерял статус гаранта ее процветания.
Сам по себе Путин ни в коей мере не является самостоятельной фигурой. Реально Россией правит узкий клан бывших и нынешних сотрудников ФСБ, имеющих свои очень специфические интересы и Путин долгое время успешно воплощал интересы этого клана в жизнь. Он создал устойчивую и эффективную систему разграбления национального богатства в пользу правящей верхушки, уничтожил независимые СМИ и оппозицию, свел всю политическую жизнь в стране к формальным ритуалам и фактически выстроил в России полицейское государство. Здесь заслуги Путина перед своими нанимателями неоспоримы. Но он допустил одну очень серьезную ошибку - поддался соблазну изменить границы европейской страны, аннексировав часть ее территории. Фактически это был провал, перечеркнувший все предыдущие достижения полковника. По факту он не справился с заданием обеспечивать покой и процветание нанимателей и все дальнейшие его действия лишь усугубляли ситуацию.
Если бы Крым получил статус условно независимого квазигосударства типа Абхазии, то подобная шалость сошла бы Путину с рук. Но наглая аннексия чужой территории, военная компания на Донбассе, сбитый Боинг, гуманитарная катастрофа на оккупированных территориях не оставили мировому сообществу выбора. Решение удавить Россию экономическими санкциями и политической изоляцией поставило правящий в России клан перед очень простым выбором - либо полная изоляция от цивилизации, кризис, социальные потрясения, потеря всего нажитого, разгром "конторы" и смена элит с перспективой международного трибунала для некоторых особо отличившихся, либо переговоры о восстановлении нормальных отношений с Западом в обмен на те или иные уступки.
Если российские элиты сохранили некое подобие здравого смысла, то будет найден новый переговорщик, не имеющий непосредственного отношения к нынешним политическим провалам России. Поскольку Путин эту функцию уже выполнять не может, значит он будет тем или иным способом устранен. Скорее всего это будет несчастный случай или серьезные проблемы со здоровьем. Дыхание Чейн-Стокса с плавным переходом во всеобщую скорбь мы уже проходили.
Если же здравый смысл в "конторе" окончательно выветрился, Россию ждут очень суровые потрясения, но с некоторым шансом на последующее выздоровление. Думаю, ближайшие пару месяцев будут очень интересными для политологов и конспирологов.
У России уже два президента
- Выходит, Путин стал заложником им же самим созданной системы?
- Я думаю, что его уже практически сожрали. И он президент, скорее, для внешнего мира, чем для России. Сейчас идет борьба двух президентов – Сечина и Шойгу.
- Президентов?
- Да, двух фактически реально управляющих Россией людей. Сейчас это не Путин. Путин для Меркель. А внутри России действуют эти две силы.
Ведь на шее у президента России теперь висит не только 40-тысячная армия вторжения, которую нужно кормить, одевать и обогревать, а также хоронить. У него на шее более 2-х миллионов жителей сепаратистского региона с разрушенной инфраструктурой в предверии холодов, а также новый автоматический виток санкций, который просто Россию доконает.
Об этом пишется в частности на страницах издания “Новое Время”:
“Москва оказалась перед выбором: либо признать ДНР, ЛНР и ворох группировок помельче, взяв на свое содержание регион с несколькими миллионами жителей, либо свернуть проект ”Новороссия” и объявить местных жителей украинцами, бросив зимовать самостоятельно. Кремль попал в ситуацию классической “вилки”, когда оба варианта хуже. Первый грозит новыми санкциями, окончательным демонтажем отношений с Западом, а также гигантскими расходами на пенсии, зарплаты и восстановление инфраструктуры Донбасса. При падающих ценах на нефть, дырявом бюджете и уже работающих санкциях – это коллапс экономики РФ.
Второй, с учетом наступивших морозов и нехватки на востоке даже еды, чреват колоссальной гуманитарной катастрофой, которую не получится “спихнуть” на Украину: Киев готов помогать и платить тем, кто поднимет сине-желтый флаг. Кроме того, второй вариант – это то самое “предательство Новороссии”, о котором пока лишь тихо шипят на “имперских” сайтах. Реализация этого сценария отвернет от российского режима ядро его поддержки – массового потребителя пропагандистского телепродукта.”
Согласно секретному докладу, который положили на стол Путина, ситуация в кремлевской “новороссии” требует немедленных вложеный в миллиарды долларов, а также несколько тысяч специалистов по восстановлению инфраструктуры и гумманитарными конвоями здесь не обойдешся, – более двух миллионов человек нужно кормить, при том, что все, что попадает на эту территорию еще по пути разворовывается всевозможными бандами. Плюс ко всему необходимо создавать внутреннюю буферную зону между боевиками и территорией России, поскольку уже сейчас имеются случаи проникновения банд из Донецка на территорию российских регионов с оружием. Причем этим банды занимаются тем же, чем у себя на родине – грабежами и даже нападениями на милицию.
В целом можно сказать, что после 17-го декабря Путину уже не до расширения “новороссии” или пробития всяких там коридоров. Ему следует думать, как отгородиться от Донбасса, а еще лучше – куда бежать весной 2015 года.
Виктор Шевчук
О людях войны (из повести «Автобиография войны»)
Война не щадит и тех, кто её призвал. Люди войны. Они шли на блокпост, брали в руки автомат, молились о погибели украинского народа, читали лекции детям в школе, вкладывая в неокрепшие мозги свои правила ненависти, рассказывали подругам о распятых младенцах, сеяли семена страха в души окружающих. Кто они, принявшие иллюзию за веру и веру превратившие в иллюзию? Что искали они в этой войне, что обрели?
Многие скажут, а зачем нам знать о них, у нас свои герои. Это правда. Пока одни защищали мир, другие несли в него войну. Я оказалась среди вторых. Нет, нет. Я не проповедовала войну, не разжигала ненависть к Украине, я просто волей судьбы оказалась на территории этих людей, хотя с рождения считала эту землю своей любимой, малой Родиной. Оказалось, что теперь у каждого своя родина, и каждый над ней видит свой флаг.
Люди войны. Можно ли это применить к тем, кто оказался заложником территории? Можно ли говорить о тех, кто не воевал, не призывал, а жил, работал, выполнял свой долг, но был поглощен войной? Можно ли говорить «они призвали войну» обобщая людей, ограничивая их границами? Жернова войны просто пожирают свою жертву не спрашивая партийность, вероисповедание, статус в обществе, им все равно, на чьей ты стороне, им даже всё равно, что жертва не согласна. Мы все теперь «люди войны».
Я родилась на Донбассе сорок лет назад. Тогда здесь был мир, который не делился на укров и рашистов. Я жила здесь, как миллионы других людей, любила свой пыльный антрацитовый край, взрослела, писала стихи, бегала на свидания, училась слушать степь, понимать язык трав, родила детей, и учила их любить свою землю.
И вдруг мою обычную и ни чем не примечательную жизнь обожгла русская весна 2014 года. С первого её дня, я ищу ответ на банальное «почему». Я раскапываю, вскрываю, констатирую, фотографирую, изучаю души, судьбы, ситуации, факты. Мне кажется, это важно. Врага, причины и мотивы его поступков нужно знать, нужно понимать и чувствовать врага сердцем.
Я ловлю себя на мысли, а врага ли? Соседи, друзья, кумовья, знакомые, сослуживцы …могут ли они быть моими врагами? Нашими врагами? А могут ли быть «сепы», «ватники», «ополченцы», «любители русского мира» в той, другой стороне? Может ли человек быть врагом человека? Может ли человек, рожденный в Украине ненавидеть Украину? За что можно ненавидеть свою страну, землю, окружающих тебя и даже родных людей? Что является корнем ненависти? Что принесла война, и кто развязал войну? Могла ли начаться война в другой области Украины? Куда дойдет она? Чья жизнь рассыплется в её жерновах?
Страшные вопросы. Я боюсь получить на них ответ…
Таня. Ровеньки.
Мне позвонили знакомые. «У нас ЧП, Таня умерла. Ну, помнишь её, маленькая такая на блокпосту».
Я вспомнила её по ярким новостным сюжетам и видео в You Tube, где она, сияя праведным антибандеровским гневом призывала обратиться к Путину. «Россия нас не бросит»,-кажется так звучали её слова. Но больше она мне запомнилась по Дьяковскому разъезду.
На этом блокпосте я оказалась во время одного из богослужений, который в мае этого года проводил священник местной епархии, благословляя ополчение на защиту Ровеньков.
Меня тогда потрясло многое. Сюрреализм из войны и веры. Тот, кто должен нести любовь, благословлял на убийство. Люди в камуфляже, с автоматами наперевес, с бутылкой пива в руке, слушали вполуха проповедь, периодически отхлёбывая пиво из горлышка и переговариваясь по рации.
Священник рассказывал об ужасах, нависших над православием и русским народом, о страшных фашистах, идущих на наши города из Львова, отрядах католиков-правосеков, плане госдепа по наполнению хранилищ органами православных людей.
Изредка и невпопад поддакивающие ему камуфляжные люди пили «Черниговское» ,«1715» и курили явно не российский «Винстон». Из русского на этом блокпосту были казаки, куча оружия и русский флаг. Из православия иконы и крест.
Рядом со всем этим, словно дополняя сюрр и переводя его в кич, наполняя абсурдом и безумием на коленях среди бетонных плит, автоматов и икон, обвитых искусственными цветами, стояла дрожащая, то ли от гнева, то ли от религиозного трепета женщина. Она смотрела на проповедника глазами полными слёз и преданности, часто крестясь и практически сливаясь с землёй в коленопреклонении.
В её глазах, фигуре, жестах было столько покорности, что мне стало стыдно и страшно. Стыдно, что я подсмотрела обнаженность молящегося человека, страшно, что от всего этого веяло нездоровым фанатизмом.
Маленькая, щупленькая, скромно одетая Таня. Она была на всех митингах «против бандер». С первого дня. В первых рядах. Она готовила и стирала, кормила, поила, бегала за сигаретами для «защитников», покупая их на свои деньги, вынесла из дому вещи, консервацию, запасы.
Она была одержима победой православия и действительно ждала Путина.
«Россия нас не бросит», -так начинался её путь в никуда. «Россия не имеет права нас бросить»,-как-то растеряно звучало в середине пути. «Россия придет, надо верить и она придет», неестественно звенело пустотой в конце взрыхлённой траками танков дороги. Она верила. Но...
Бандеровцы в город так и не приехали, Путин не пришёл, Россия о ней не знала, вернее, России было все равно, есть ли «Таня» на земле. Зато пришли грабежи, казаки и голод.
Она боялась выходить из дома, чтобы не попасть под соседское «ну и где твое обещанное счастье», а потом всё же вышла…через балкон...
Знал ли священник, использовавший доверие прихожанки в своей игре, о смятении её души, о разочаровании, о мыслях, с которыми она ставила стул к перилам балкона, я не знаю и не берусь судить. Здесь у каждого своя война. Свои жертвы, свои пленные, своя стратегия. Я уже давно понимаю, что война идёт не только на поле боя и ведется не только оружием...
Я вспомнила её по ярким новостным сюжетам и видео в You Tube, где она, сияя праведным антибандеровским гневом призывала обратиться к Путину. «Россия нас не бросит»,-кажется так звучали её слова. Но больше она мне запомнилась по Дьяковскому разъезду.
На этом блокпосте я оказалась во время одного из богослужений, который в мае этого года проводил священник местной епархии, благословляя ополчение на защиту Ровеньков.
Меня тогда потрясло многое. Сюрреализм из войны и веры. Тот, кто должен нести любовь, благословлял на убийство. Люди в камуфляже, с автоматами наперевес, с бутылкой пива в руке, слушали вполуха проповедь, периодически отхлёбывая пиво из горлышка и переговариваясь по рации.
Священник рассказывал об ужасах, нависших над православием и русским народом, о страшных фашистах, идущих на наши города из Львова, отрядах католиков-правосеков, плане госдепа по наполнению хранилищ органами православных людей.
Изредка и невпопад поддакивающие ему камуфляжные люди пили «Черниговское» ,«1715» и курили явно не российский «Винстон». Из русского на этом блокпосту были казаки, куча оружия и русский флаг. Из православия иконы и крест.
Рядом со всем этим, словно дополняя сюрр и переводя его в кич, наполняя абсурдом и безумием на коленях среди бетонных плит, автоматов и икон, обвитых искусственными цветами, стояла дрожащая, то ли от гнева, то ли от религиозного трепета женщина. Она смотрела на проповедника глазами полными слёз и преданности, часто крестясь и практически сливаясь с землёй в коленопреклонении.
В её глазах, фигуре, жестах было столько покорности, что мне стало стыдно и страшно. Стыдно, что я подсмотрела обнаженность молящегося человека, страшно, что от всего этого веяло нездоровым фанатизмом.
Маленькая, щупленькая, скромно одетая Таня. Она была на всех митингах «против бандер». С первого дня. В первых рядах. Она готовила и стирала, кормила, поила, бегала за сигаретами для «защитников», покупая их на свои деньги, вынесла из дому вещи, консервацию, запасы.
Она была одержима победой православия и действительно ждала Путина.
«Россия нас не бросит», -так начинался её путь в никуда. «Россия не имеет права нас бросить»,-как-то растеряно звучало в середине пути. «Россия придет, надо верить и она придет», неестественно звенело пустотой в конце взрыхлённой траками танков дороги. Она верила. Но...
Бандеровцы в город так и не приехали, Путин не пришёл, Россия о ней не знала, вернее, России было все равно, есть ли «Таня» на земле. Зато пришли грабежи, казаки и голод.
Она боялась выходить из дома, чтобы не попасть под соседское «ну и где твое обещанное счастье», а потом всё же вышла…через балкон...
Знал ли священник, использовавший доверие прихожанки в своей игре, о смятении её души, о разочаровании, о мыслях, с которыми она ставила стул к перилам балкона, я не знаю и не берусь судить. Здесь у каждого своя война. Свои жертвы, свои пленные, своя стратегия. Я уже давно понимаю, что война идёт не только на поле боя и ведется не только оружием...
Палыч. Червонопартизанск.
Его все называли Палыч. Даже молодежь. Это высшая степень уважения и признания в среде шахтеров. На участке он был «батя» или «палыч», а его слово закон. О таком авторитете в 35 лет среди горняков можно только мечтать. Пик молодости, карьеры. Спортзал, бассейн, бокс. Красавица жена модельной внешности, улыбчивая, сероглазая. Двое пацанов. Погодки. Фото в соцсетях: Ялта, Гурзуф, Новый свет, Египет, Турция, Тунис. Квартира, новенький «паджеро».За таких говорят, сделал себя сам. Из семьи горняков, так сказать, династия.
В начале мая после смены кто-то крикнул «в город приехали правосеки, будут насиловать наших баб и заминировали памятник Ленина».
Смена, не помывшись в бане, рванула в город. Кто на машинах, кто на шахтном автобусе, подгоняя шофёра и пропуская остановки. Дрожали руки от предчувствия крови, уши закладывало от нахлынувшего в мозг адреналина.
Когда увидели возле памятника людей, выпрыгивали из автобуса на ходу, предвкушая драку.
Оказалось возле монумента такие же, как они, шахтеры, только с других шахт. Им сказали, что правосеков спугнули, и они позорно бежали, а подошедшие люди долго рассказывали о зверствах в других городах, сокрушались, что вот, мол, и до вас горе дошло, предложили защищаться.
Так создали первую самооборону, которая на своих авто и за свои деньги охраняла город. Им привезли оружие, но они не спросили «кто и откуда», все были на взводе. Так Палыч стал командиром. Его снова все уважали.
Теперь он приходил домой с другой работы, вместо сумки с «тормозком», вешал на вешалку в прихожей автомат, чтобы подхватить на руки, встречающих его пацанов.
Сменилась тематика фоток в соцсетях. Он, жена, дети и автомат Калашникова.
Когда ему позвонил его сослуживец, Палыц также не спеша снял с крючка автомат, поцеловал жену и детей и поставив на стол недопитую бутылку пива, пошел по делам. Ему позвонил Витюха, который отработав смену и выпив с мужиками, ехал домой. Почти у самого подъезда нарвался на патруль «народного ГАИ». Объяснения «пацаны я свой, вот ксива, я воевал, мне пох, пил за победу» не устроила блюстителей порядка и ему предложили покинуть авто, которое по новым правилам, забиралось на военные нужды. Чтобы спасти машину и доказать «кто есть кто» Витюха и позвонил Палычу…
Тихий полдень, центр жилых кварталов, солнце, небо, дети, люди, выгуливающие собачек или спешащие по делам… резкие автоматные очереди...крик…визг тормозов…кровь…накрытые тела…Это тоже война.
Палыч не уступил машину своего пьяного сослуживца «сотрудникам народного ГАИ», он верил в то, что он тоже власть и авторитет, а ещё он должен был сохранить авторитет в глазах Витька…
Палыча похоронили, как героя, погибшего от рук нациков, защищая покой Новороссии. Пришедшие на похороны шептались, но поддерживали легенду. Все говорили пафосные речи, но никто не мог вспомнить его имени.
У могилы молчала жена. Она стояла как-то отдельно от всех, не плакала, через её огромные почерневшие глаза на мир смотрела такая же почерневшая душа. Тихая и молчаливая, как осенний день.
Витюха лежит в больнице. Его мать больше всего боится, что он выживет. «Как он будет жить, зная, что его расстреляли свои»,-говорит она...
…Могут ли люди быть марионетками?Да! А кукловодами?Да! Мы, люди, марионетки-кукловоды сами ведем себя за ниточки тщеславия в мир иллюзий. Мы впускаем в свои души страх, строим для себя новое пространство из своих убеждений или заблуждений. Блуждаем по нему, забывая о настоящем мире. Мы ведем бой с ветряными мельницами и придуманными великанами. Мы такие, какими видим себя сами, и таков наш мир. Мы сами принимаем решения, кого нам судить за них?!
Его все называли Палыч. Даже молодежь. Это высшая степень уважения и признания в среде шахтеров. На участке он был «батя» или «палыч», а его слово закон. О таком авторитете в 35 лет среди горняков можно только мечтать. Пик молодости, карьеры. Спортзал, бассейн, бокс. Красавица жена модельной внешности, улыбчивая, сероглазая. Двое пацанов. Погодки. Фото в соцсетях: Ялта, Гурзуф, Новый свет, Египет, Турция, Тунис. Квартира, новенький «паджеро».За таких говорят, сделал себя сам. Из семьи горняков, так сказать, династия.
В начале мая после смены кто-то крикнул «в город приехали правосеки, будут насиловать наших баб и заминировали памятник Ленина».
Смена, не помывшись в бане, рванула в город. Кто на машинах, кто на шахтном автобусе, подгоняя шофёра и пропуская остановки. Дрожали руки от предчувствия крови, уши закладывало от нахлынувшего в мозг адреналина.
Когда увидели возле памятника людей, выпрыгивали из автобуса на ходу, предвкушая драку.
Оказалось возле монумента такие же, как они, шахтеры, только с других шахт. Им сказали, что правосеков спугнули, и они позорно бежали, а подошедшие люди долго рассказывали о зверствах в других городах, сокрушались, что вот, мол, и до вас горе дошло, предложили защищаться.
Так создали первую самооборону, которая на своих авто и за свои деньги охраняла город. Им привезли оружие, но они не спросили «кто и откуда», все были на взводе. Так Палыч стал командиром. Его снова все уважали.
Теперь он приходил домой с другой работы, вместо сумки с «тормозком», вешал на вешалку в прихожей автомат, чтобы подхватить на руки, встречающих его пацанов.
Сменилась тематика фоток в соцсетях. Он, жена, дети и автомат Калашникова.
Когда ему позвонил его сослуживец, Палыц также не спеша снял с крючка автомат, поцеловал жену и детей и поставив на стол недопитую бутылку пива, пошел по делам. Ему позвонил Витюха, который отработав смену и выпив с мужиками, ехал домой. Почти у самого подъезда нарвался на патруль «народного ГАИ». Объяснения «пацаны я свой, вот ксива, я воевал, мне пох, пил за победу» не устроила блюстителей порядка и ему предложили покинуть авто, которое по новым правилам, забиралось на военные нужды. Чтобы спасти машину и доказать «кто есть кто» Витюха и позвонил Палычу…
Тихий полдень, центр жилых кварталов, солнце, небо, дети, люди, выгуливающие собачек или спешащие по делам… резкие автоматные очереди...крик…визг тормозов…кровь…накрытые тела…Это тоже война.
Палыч не уступил машину своего пьяного сослуживца «сотрудникам народного ГАИ», он верил в то, что он тоже власть и авторитет, а ещё он должен был сохранить авторитет в глазах Витька…
Палыча похоронили, как героя, погибшего от рук нациков, защищая покой Новороссии. Пришедшие на похороны шептались, но поддерживали легенду. Все говорили пафосные речи, но никто не мог вспомнить его имени.
У могилы молчала жена. Она стояла как-то отдельно от всех, не плакала, через её огромные почерневшие глаза на мир смотрела такая же почерневшая душа. Тихая и молчаливая, как осенний день.
Витюха лежит в больнице. Его мать больше всего боится, что он выживет. «Как он будет жить, зная, что его расстреляли свои»,-говорит она...
…Могут ли люди быть марионетками?Да! А кукловодами?Да! Мы, люди, марионетки-кукловоды сами ведем себя за ниточки тщеславия в мир иллюзий. Мы впускаем в свои души страх, строим для себя новое пространство из своих убеждений или заблуждений. Блуждаем по нему, забывая о настоящем мире. Мы ведем бой с ветряными мельницами и придуманными великанами. Мы такие, какими видим себя сами, и таков наш мир. Мы сами принимаем решения, кого нам судить за них?!
Андрей. Свердловск.
Я думала, что страшнее звонящих в степи после боя телефонов, я вряд ли что могу услышать на этой войне. Я ошибалась. Война многогранна. Она гримасничает страхом, меняя лица, смысл и форму.
«Тётя Лена, это Инна, а вы бы не могли к нам прийти, у нас папа повесился»,-спокойный детский голос в телефонной трубке. Чистый, без ноты истерики, слез, осознания потери, словно расставляющий на полочки чашечки. Как он страшен этот голос, ночью, в телефонной трубке.
Скорую вызвали,-говорю я спокойно, чтобы не испугать.
Да,-отвечает голос.
Кто ещё дома,- я уже почти одета.
Мама, Катя. Они с папой, а я звоню. Я всё делаю правильно,-уточняет голос.
Да, родная, правильно,- захватывая, даже откусывая, почему-то ставший твердым воздух на бегу говорю я,- я уже иду…
Андрей шахтер, не сепар, не терр. Шахтер. Когда его бригада сбежала воевать, он сидел в шахте по 3 смены. Пил кофе литрами, чтобы не заснуть. Шахту топило, нужно было следить за моторами, спасать. На работу под снарядами, дома под ГРАДАМи.
Потом, когда набегавшись по гуманитарным лагерям или блокпостам, явились его товарищи, он оказался изгоем. Он не воевал. Его троллили, ведь он оказался трусом. У него не было дома автомата, он не ездил на отжатой машине. У него вообще не было машины, он еще на неё не заработал.
У него была жена и сын и две дочки, хозяйство, ремонт дома, больная мать и его больная нога, которая плохо сгибалась в колене. Чтобы работать на хорошо оплачиваемом участке, он давал врачам взятку, чтобы те, закрывали глаза на его артроз. Начальство боготворило воевавших. А его поставили на менее оплачиваемую работу, потом сказали, что из-за войны нужно идти в бесплатный отпуск. А дома были дети. Голодные дети…
…Я включаю телевизор. Уже 9 месяцев с экрана идет агрессия, пропаганда насилия и войны. Война заменила нам жизнь. Мы ничего не видим вокруг кроме войны. Даже мирная жизнь уже страшит нас. Россия не дает дышать, давит информацией крови и паники.
На Донбассе страх был всегда. Он не связан с войной. Страх ведет шахтера по шахте. Там без него нельзя. Бесстрашие порождает беспечность. Как только ты перестаешь бояться, ты нарушаешь технику безопасности и всё. Подземный мир не прощает бесстрашия. Страх в крови шахтера, в нерве, в каждой клетке. 1200 метров темноты. Ты и твой луч от канагонки, вот и всё, на что ты можешь рассчитывать. Если он гаснет, гаснет жизнь.
А там, наверху ты смотришь телевизор, не выходя из состояния страха. Мы находимся в этом состоянии около 6480 часов.
Нас пугали голодом и безработицей, Майданом и Украиной, вуйками и украми, концлагерями и забором органов, закрытием шахт и уничтожением городов, сланцевым газом и буферной зоной, распятыми младенцами и консервами из людей, неграми и югославами, сербами и албанцами, нацистами и фашистами, фосфорными бомбами и настоящими ГРАДАМи…
Война разделила нас на тех, кто «за» и тех, кто «против». И большая половина тех, кто «за/против» уже не понимают, почему они «за/против».
Мы все, а многие и не по своей воле оказались в котле этой войны, нас всех объединил страх. У каждого он свой, как и война. Это страшно жить в страхе...
Я думала, что страшнее звонящих в степи после боя телефонов, я вряд ли что могу услышать на этой войне. Я ошибалась. Война многогранна. Она гримасничает страхом, меняя лица, смысл и форму.
«Тётя Лена, это Инна, а вы бы не могли к нам прийти, у нас папа повесился»,-спокойный детский голос в телефонной трубке. Чистый, без ноты истерики, слез, осознания потери, словно расставляющий на полочки чашечки. Как он страшен этот голос, ночью, в телефонной трубке.
Скорую вызвали,-говорю я спокойно, чтобы не испугать.
Да,-отвечает голос.
Кто ещё дома,- я уже почти одета.
Мама, Катя. Они с папой, а я звоню. Я всё делаю правильно,-уточняет голос.
Да, родная, правильно,- захватывая, даже откусывая, почему-то ставший твердым воздух на бегу говорю я,- я уже иду…
Андрей шахтер, не сепар, не терр. Шахтер. Когда его бригада сбежала воевать, он сидел в шахте по 3 смены. Пил кофе литрами, чтобы не заснуть. Шахту топило, нужно было следить за моторами, спасать. На работу под снарядами, дома под ГРАДАМи.
Потом, когда набегавшись по гуманитарным лагерям или блокпостам, явились его товарищи, он оказался изгоем. Он не воевал. Его троллили, ведь он оказался трусом. У него не было дома автомата, он не ездил на отжатой машине. У него вообще не было машины, он еще на неё не заработал.
У него была жена и сын и две дочки, хозяйство, ремонт дома, больная мать и его больная нога, которая плохо сгибалась в колене. Чтобы работать на хорошо оплачиваемом участке, он давал врачам взятку, чтобы те, закрывали глаза на его артроз. Начальство боготворило воевавших. А его поставили на менее оплачиваемую работу, потом сказали, что из-за войны нужно идти в бесплатный отпуск. А дома были дети. Голодные дети…
…Я включаю телевизор. Уже 9 месяцев с экрана идет агрессия, пропаганда насилия и войны. Война заменила нам жизнь. Мы ничего не видим вокруг кроме войны. Даже мирная жизнь уже страшит нас. Россия не дает дышать, давит информацией крови и паники.
На Донбассе страх был всегда. Он не связан с войной. Страх ведет шахтера по шахте. Там без него нельзя. Бесстрашие порождает беспечность. Как только ты перестаешь бояться, ты нарушаешь технику безопасности и всё. Подземный мир не прощает бесстрашия. Страх в крови шахтера, в нерве, в каждой клетке. 1200 метров темноты. Ты и твой луч от канагонки, вот и всё, на что ты можешь рассчитывать. Если он гаснет, гаснет жизнь.
А там, наверху ты смотришь телевизор, не выходя из состояния страха. Мы находимся в этом состоянии около 6480 часов.
Нас пугали голодом и безработицей, Майданом и Украиной, вуйками и украми, концлагерями и забором органов, закрытием шахт и уничтожением городов, сланцевым газом и буферной зоной, распятыми младенцами и консервами из людей, неграми и югославами, сербами и албанцами, нацистами и фашистами, фосфорными бомбами и настоящими ГРАДАМи…
Война разделила нас на тех, кто «за» и тех, кто «против». И большая половина тех, кто «за/против» уже не понимают, почему они «за/против».
Мы все, а многие и не по своей воле оказались в котле этой войны, нас всех объединил страх. У каждого он свой, как и война. Это страшно жить в страхе...
… Всё чаще задумываюсь о том, какими мы выйдем из этой войны. Людьми ли, человеками?! Перемены, происшедшие с окружающими, разительны.
Мы прожили Майдан, Крым, «русскую весну», «холодное лето» и «русскую осень». Мы видели четверо выборов и предательство местной власти. Мы ощутили все прелести преследований, угроз. А ещё обман любителей русского мира, войну, потери, нищету.
Переоценка событий происходила быстро и мучительно больно. Мир рвался по живому, оставляя за собой не только шрамы. Близкие люди в один миг стали чужими. Чужие и незнакомые стали родными и близкими.
Сначала было невыносимо страшно, потом невыносимо больно. Сейчас?! Сейчас всё просто. У каждого своя война, правда, мерило и своя чаша терпения. Мне кажется, что война просто материализовалась и приобрела формы. Мы стали ощущать врагов, различать своих и чужих. Ушло ощущение нелепости вражды между окружающими тебя людьми. Мы осознали, что мы здесь все русскоговорящие и все разные.
Раны от предательства стали затягиваться быстро. Больше нет неожиданностей, ты его ждешь. Оно здесь маленькое, гаденькое, в мелочах, но каждый день.
Идешь по городу и боишься, что подойдет кто-то знакомый и выльет на тебя ушат информации о кровавой хунте, а потом спросит, как ему оформить пенсию в Харькове. И вроде защемит сердце, но сразу отпустит, закроется от глупости безразличием. Оно устало болеть.
Уже больше не переживаешь, чем живут некоторые твои знакомые или соседи. А зачем? У них автомат и русский мир. И счастье они сами себе выколачивают.
Больше не плачешь, прощаясь с разъезжающимися друзьями, а отпускаешь, в надежде, что они помогут тебе вырваться на свободу.
Стряхиваешь, как пыль, ненужную информацию, пустые слова, лживые фразы. Просто выслушиваешь и констатируешь сообщения о чьей-то смерти. Война высушила нас изнутри.
Наши души, как сентябрьские степи, ещё живые, но безмолвные и бесцветные. На сердце трещины в ладонь, как на высохшей от безводья земле. Взгляд, цепкий, как колючки татарника. Мы не прячем головы с седыми прядями ковыля и не отводим глаз, с поволокой из тумана. Мы черствеем, холодеем, закрываясь от окружившего нас безумства.
Я уже спокойно прохожу мимо накрытого плащ-палаткой тела в камуфлированной одежде. Секундный взгляд фиксирует колорадскую ленту на автомате. Иду дальше. Не за кем переживать.
Возле магазина льют слезы поселковые любительницы русского мира. Голодают. Нет пенсии, лекарств, угля. Мимолетное скольжение по лицам: эта рассказывала об органах, изъятых у её родни, счастливо переехавшей Одессу; эта- о сваренных и съеденных младенцах Новосветловки, а эта дралась в очереди за хлебом. Я иду мимо. У меня есть, кого пожалеть.
Это жестоко, но справедливо. Мир разделился, и если это не принять, можно погибнуть.
А вот ненависти к тем, кто на митингах звал сюда русских спасателей, стоял на дорогах с иконами, угрожал, громил, бил и плевал в след, нет.
Я не научилась тратить свою жизнь на негатив. Я до сих пор не определила, что чувствую по отношению к ним. Жалость?! Брезгливость?! Нет. Скорее это пустота. Просто нет эмоций. Констатация чужого выбора, не более.
Я, как и многие несогласные с происходящим уже не спорю и не доказываю. Просто прохожу мимо, опасаясь прикоснуться к этим заражённым непонятной болезнью людям. И это ощущение у тех, кто так же прячет на груди желто-голубую ленточку. Мы радуемся выздоровлению города, когда видим проукраинские надписи и флаги-граффити, грустим, если видим совершенных потеряшек, ужасаемся, когда сталкиваемся со стеклянными глазами зомборашенных.
А вот незнакомые люди стали роднее знакомых. Мы, слившись слезами и скипевшись нервами, теперь тайно встречаемся. Пароли. Явки. «Тс-с-с-с! Не называй себя. Не называй. Главное, что ты есть и ты рядом» - так говорят те, кто приходят на так названные «единодумкы». Дожились. Раньше были квартирники, посиделки, девичники, а сейчас «единодумкы».
Люди на своей земле разговаривают шепотом, оглядываясь по сторонам. На одной из таких недавних встреч, в осеннем парке, тихонько читали Костенко, Низового и Стуса. Раньше это было не важно. А сейчас, как последняя капля веры. Как истина. Как молитва.
Мы счастливо смеялись от того, сколько пророческого в стихах и от того, что именно теперь в оккупации есть время и желание читать. Да, незабываемо удивительно чувствовать себя диссидентом холодной осенью 2014 года в Украине.
Моя знакомая из «единодумкы» работает в библиотеке. Говорит, в городе вырос спрос на книги украинских писателей. Люди с жадностью читают книги о Донбассе, людях, тайнах, его истории. Читают и о Донском казачестве, пытаясь узреть истоки или рассмотреть корни разрекламированной станицы, в которую хотят превратить город.
Посетители стыдливо мнутся, приглядываются к окружающим, озираются и, оставаясь наедине с библиотекарем, как с исповедником, просят что-нибудь почитать о Бандере, истории Украины, о Крыме, о наших степях, шахтах, легенды нашего края. Читают и местных поэтов, удивляясь, что не знали, какие люди жили рядом с ними.
Люди ищут возможность выйти к свету, не шагнуть в эту пропасть ещё дальше.
Все понимают, ещё шаг и всё. Мы застыли над пропастью во ржи, хотя нет, над пропастью во лжи, подталкиваемые в спину автоматом. А судя по последним залпам наехавшей техники, то в спину упирается уже далеко не автомат.
На днях заходила в церковь. Вдруг резко захотелось вдохнуть веры, смешанной с ладаном, потрескиванием свечей и тихим песнопением. Старушки в мохеровых шапках и пуховых шалях, изрядно потрепанных временем, что-то начищали во время служения, периодически осеняя себя крестным знаменем и подхватывая за хором какой-то псалом. Без эмоций, без света,ровно, слаженно, как куклы. Люди потеряли веру.
Я могу их понять. Здесь долго проповедовали благость русского мира, забыв о благости Господней. Мир любви заменили миром потребления.
А в зоне сейчас высокий процент самоубийств. Об этом не напишут в прессе. Эти домохозяйки, шахтеры, старики, пенсионеры ни кому не интересны были своей жизнью и никому не интересны своей смертью.
Люди гибнут от голода, заледенев от страха, потеряв свет и веру.
На войне много страшных вещей. Но это уже не важно, когда понимаешь, что страшнее всего была довоенная пропаганда. Легкая, ненавязчивая, ежедневная, пропитывающая сознание, отравляющая душу, создающая прочный и мобильный фундамент из страха, сомнений, боли и стремления защититься от всего этого.
На войне много страшных вещей. Много страшных вопросов и много страшных ответов, даже ожидание или поиск их страшит. Какими мы выйдем из этой войны? Людьми ли, человеками ли?
Мы прожили Майдан, Крым, «русскую весну», «холодное лето» и «русскую осень». Мы видели четверо выборов и предательство местной власти. Мы ощутили все прелести преследований, угроз. А ещё обман любителей русского мира, войну, потери, нищету.
Переоценка событий происходила быстро и мучительно больно. Мир рвался по живому, оставляя за собой не только шрамы. Близкие люди в один миг стали чужими. Чужие и незнакомые стали родными и близкими.
Сначала было невыносимо страшно, потом невыносимо больно. Сейчас?! Сейчас всё просто. У каждого своя война, правда, мерило и своя чаша терпения. Мне кажется, что война просто материализовалась и приобрела формы. Мы стали ощущать врагов, различать своих и чужих. Ушло ощущение нелепости вражды между окружающими тебя людьми. Мы осознали, что мы здесь все русскоговорящие и все разные.
Раны от предательства стали затягиваться быстро. Больше нет неожиданностей, ты его ждешь. Оно здесь маленькое, гаденькое, в мелочах, но каждый день.
Идешь по городу и боишься, что подойдет кто-то знакомый и выльет на тебя ушат информации о кровавой хунте, а потом спросит, как ему оформить пенсию в Харькове. И вроде защемит сердце, но сразу отпустит, закроется от глупости безразличием. Оно устало болеть.
Уже больше не переживаешь, чем живут некоторые твои знакомые или соседи. А зачем? У них автомат и русский мир. И счастье они сами себе выколачивают.
Больше не плачешь, прощаясь с разъезжающимися друзьями, а отпускаешь, в надежде, что они помогут тебе вырваться на свободу.
Стряхиваешь, как пыль, ненужную информацию, пустые слова, лживые фразы. Просто выслушиваешь и констатируешь сообщения о чьей-то смерти. Война высушила нас изнутри.
Наши души, как сентябрьские степи, ещё живые, но безмолвные и бесцветные. На сердце трещины в ладонь, как на высохшей от безводья земле. Взгляд, цепкий, как колючки татарника. Мы не прячем головы с седыми прядями ковыля и не отводим глаз, с поволокой из тумана. Мы черствеем, холодеем, закрываясь от окружившего нас безумства.
Я уже спокойно прохожу мимо накрытого плащ-палаткой тела в камуфлированной одежде. Секундный взгляд фиксирует колорадскую ленту на автомате. Иду дальше. Не за кем переживать.
Возле магазина льют слезы поселковые любительницы русского мира. Голодают. Нет пенсии, лекарств, угля. Мимолетное скольжение по лицам: эта рассказывала об органах, изъятых у её родни, счастливо переехавшей Одессу; эта- о сваренных и съеденных младенцах Новосветловки, а эта дралась в очереди за хлебом. Я иду мимо. У меня есть, кого пожалеть.
Это жестоко, но справедливо. Мир разделился, и если это не принять, можно погибнуть.
А вот ненависти к тем, кто на митингах звал сюда русских спасателей, стоял на дорогах с иконами, угрожал, громил, бил и плевал в след, нет.
Я не научилась тратить свою жизнь на негатив. Я до сих пор не определила, что чувствую по отношению к ним. Жалость?! Брезгливость?! Нет. Скорее это пустота. Просто нет эмоций. Констатация чужого выбора, не более.
Я, как и многие несогласные с происходящим уже не спорю и не доказываю. Просто прохожу мимо, опасаясь прикоснуться к этим заражённым непонятной болезнью людям. И это ощущение у тех, кто так же прячет на груди желто-голубую ленточку. Мы радуемся выздоровлению города, когда видим проукраинские надписи и флаги-граффити, грустим, если видим совершенных потеряшек, ужасаемся, когда сталкиваемся со стеклянными глазами зомборашенных.
А вот незнакомые люди стали роднее знакомых. Мы, слившись слезами и скипевшись нервами, теперь тайно встречаемся. Пароли. Явки. «Тс-с-с-с! Не называй себя. Не называй. Главное, что ты есть и ты рядом» - так говорят те, кто приходят на так названные «единодумкы». Дожились. Раньше были квартирники, посиделки, девичники, а сейчас «единодумкы».
Люди на своей земле разговаривают шепотом, оглядываясь по сторонам. На одной из таких недавних встреч, в осеннем парке, тихонько читали Костенко, Низового и Стуса. Раньше это было не важно. А сейчас, как последняя капля веры. Как истина. Как молитва.
Мы счастливо смеялись от того, сколько пророческого в стихах и от того, что именно теперь в оккупации есть время и желание читать. Да, незабываемо удивительно чувствовать себя диссидентом холодной осенью 2014 года в Украине.
Моя знакомая из «единодумкы» работает в библиотеке. Говорит, в городе вырос спрос на книги украинских писателей. Люди с жадностью читают книги о Донбассе, людях, тайнах, его истории. Читают и о Донском казачестве, пытаясь узреть истоки или рассмотреть корни разрекламированной станицы, в которую хотят превратить город.
Посетители стыдливо мнутся, приглядываются к окружающим, озираются и, оставаясь наедине с библиотекарем, как с исповедником, просят что-нибудь почитать о Бандере, истории Украины, о Крыме, о наших степях, шахтах, легенды нашего края. Читают и местных поэтов, удивляясь, что не знали, какие люди жили рядом с ними.
Люди ищут возможность выйти к свету, не шагнуть в эту пропасть ещё дальше.
Все понимают, ещё шаг и всё. Мы застыли над пропастью во ржи, хотя нет, над пропастью во лжи, подталкиваемые в спину автоматом. А судя по последним залпам наехавшей техники, то в спину упирается уже далеко не автомат.
На днях заходила в церковь. Вдруг резко захотелось вдохнуть веры, смешанной с ладаном, потрескиванием свечей и тихим песнопением. Старушки в мохеровых шапках и пуховых шалях, изрядно потрепанных временем, что-то начищали во время служения, периодически осеняя себя крестным знаменем и подхватывая за хором какой-то псалом. Без эмоций, без света,ровно, слаженно, как куклы. Люди потеряли веру.
Я могу их понять. Здесь долго проповедовали благость русского мира, забыв о благости Господней. Мир любви заменили миром потребления.
А в зоне сейчас высокий процент самоубийств. Об этом не напишут в прессе. Эти домохозяйки, шахтеры, старики, пенсионеры ни кому не интересны были своей жизнью и никому не интересны своей смертью.
Люди гибнут от голода, заледенев от страха, потеряв свет и веру.
На войне много страшных вещей. Но это уже не важно, когда понимаешь, что страшнее всего была довоенная пропаганда. Легкая, ненавязчивая, ежедневная, пропитывающая сознание, отравляющая душу, создающая прочный и мобильный фундамент из страха, сомнений, боли и стремления защититься от всего этого.
На войне много страшных вещей. Много страшных вопросов и много страшных ответов, даже ожидание или поиск их страшит. Какими мы выйдем из этой войны? Людьми ли, человеками ли?
Если завтра война?
Россию исключили и из 20ки. Хуже того, Пу не сможет теперь вообще вести никаких международных дел, ибо утратил внешнеполитическую легитимность. Это сделано "западными партнерами" в дополнение к экономическим санкциям, которые вместе с низкими ценами на нефть, должны изменить агрессивную политику Пу.
Дальше...
Проигравший шахматную партию сгребает фигуры и бросает их в лицо оппоненту.
Попавшийся на вранье начинает хамить.
Попавшийся на воровстве закатывает истерику и берется за нож.
Ничего личного — технология. Инстинкт самосохранения.
Поставьте себя на их место — проворовавшихся, изолгавшихся, все проигравших, — и вы поймете, что эскалация войны почти неизбежна.
Арестович: Вовану конец. Теперь интрига в том, как поступят с Московией
После Брисбена Вована записали в Саддамы Хуссейны. Объединенное человечество периодически нуждается в Принесении Жертвы, и почему бы ему не принести в жертву куклу, более всего мешающую этому дальнейшему объединению?..
Сейчас начнется сеанс коллективного удушения - и московской сатанократии и главного ее жреца.
Вовану конец. Интрига остается в том: как поступят с Московией, как таковой?..
Впрочем, мы скоро узнаем.
З.Ы. Вас, дорогие друзья, может немного смущать, что ареной военного крушения Московщины выбрано территорию Украины?..
Не смущайтесь. Это - необходимое условие для очищение наших сатанократов, слома системы.
По другому - не справимся.
А так - два дела сразу. Отсюда
Полковник с заданием не справился.
Еще пару недель назад Путина называли самым влиятельным политиком мира. После австралийского саммита двадцатки президент России однозначно возглавил список самых жалких политиков. Его унизили, оскорбили и выгнали. Он утерся, сделал вид, что ничего не заметил и удалился под язвительные насмешки мировой прессы. Так обращаются только с изгоями и лузерами. Совершенно очевидно, что Путин уже не способен защищать интересы России на международной арене. Его не воспринимают как партнера. Более того, руководители двадцатки послали явный сигнал российским элитам, что время Путина истекло.На данный момент Путин уже не нужен никому - ни мировому сообществу, ни российским элитам. С точки зрения мирового сообщества, человек, который постоянно врет, попирает международное право, шантажирует мир глобальным ядерным конфликтом не является договороспособной персоной. Но и с точки зрения российской элиты Путин потерял статус гаранта ее процветания.
Сам по себе Путин ни в коей мере не является самостоятельной фигурой. Реально Россией правит узкий клан бывших и нынешних сотрудников ФСБ, имеющих свои очень специфические интересы и Путин долгое время успешно воплощал интересы этого клана в жизнь. Он создал устойчивую и эффективную систему разграбления национального богатства в пользу правящей верхушки, уничтожил независимые СМИ и оппозицию, свел всю политическую жизнь в стране к формальным ритуалам и фактически выстроил в России полицейское государство. Здесь заслуги Путина перед своими нанимателями неоспоримы. Но он допустил одну очень серьезную ошибку - поддался соблазну изменить границы европейской страны, аннексировав часть ее территории. Фактически это был провал, перечеркнувший все предыдущие достижения полковника. По факту он не справился с заданием обеспечивать покой и процветание нанимателей и все дальнейшие его действия лишь усугубляли ситуацию.
Если бы Крым получил статус условно независимого квазигосударства типа Абхазии, то подобная шалость сошла бы Путину с рук. Но наглая аннексия чужой территории, военная компания на Донбассе, сбитый Боинг, гуманитарная катастрофа на оккупированных территориях не оставили мировому сообществу выбора. Решение удавить Россию экономическими санкциями и политической изоляцией поставило правящий в России клан перед очень простым выбором - либо полная изоляция от цивилизации, кризис, социальные потрясения, потеря всего нажитого, разгром "конторы" и смена элит с перспективой международного трибунала для некоторых особо отличившихся, либо переговоры о восстановлении нормальных отношений с Западом в обмен на те или иные уступки.
Если российские элиты сохранили некое подобие здравого смысла, то будет найден новый переговорщик, не имеющий непосредственного отношения к нынешним политическим провалам России. Поскольку Путин эту функцию уже выполнять не может, значит он будет тем или иным способом устранен. Скорее всего это будет несчастный случай или серьезные проблемы со здоровьем. Дыхание Чейн-Стокса с плавным переходом во всеобщую скорбь мы уже проходили.
Если же здравый смысл в "конторе" окончательно выветрился, Россию ждут очень суровые потрясения, но с некоторым шансом на последующее выздоровление. Думаю, ближайшие пару месяцев будут очень интересными для политологов и конспирологов.
У России уже два президента
- Выходит, Путин стал заложником им же самим созданной системы?
- Я думаю, что его уже практически сожрали. И он президент, скорее, для внешнего мира, чем для России. Сейчас идет борьба двух президентов – Сечина и Шойгу.
- Президентов?
- Да, двух фактически реально управляющих Россией людей. Сейчас это не Путин. Путин для Меркель. А внутри России действуют эти две силы.
